Что произойдет с частной собственностью на жилье

Собственность — сложный и многосоставный институт. С точки зрения общественного спокойствия лучше считать его священным. На собственность завязано такое количество интересов, что любые прогнозы о ее изменении оскорбительны по определению. Однако все же интересно, что будет с собственностью на жилье в городе будущего?

Начну со статистики по западным мегаполисам. В Берлине, Нью-Йорке, Лондоне около 80% горожан живут в арендованном жилье. Иметь в собственности жилье, в котором живешь,— это исключение, а не правило. В малых городах и уж тем более в субурбии все, конечно, иначе, но ведь будущее создается сегодня в мегаполисах. И мы ясно видим, что чем активнее город развивается, чем выше его место в рейтинге глобальных городов, тем больше в нем съемного жилья.

Собственность на жилье — странный институт. Она устроена как-то принципиально иначе, чем собственность на все остальное. Я даже не говорю о России, где специфика приватизации привела к парадоксальным результатам, когда квартира частная, а все, что за ее пределами, неясно чье. Ни к чему, кроме деградации многоквартирного дома, это не может привести — и не приводит. Истории про то, как собственники квартир объединились в ТСЖ и очень от этого выиграли, так редки, так похожи на ранний лозунг американского капитализма «здесь каждый может стать миллионером», что слишком откровенно выглядят рекламной попыткой уйти от этой беды.

Кстати, у нас есть интересный прецедент своего рода бегства от собственности. Наш Градостроительный кодекс гласит, что собственник квартиры является одновременно собственником части городской территории, на которой стоит дом. Это более или менее декларативное право — земля в большинстве городов не размежевана, объекты собственности не выделены. Прогрессивные экономисты полагают, что дело в сопротивлении чиновников. Наверное. Но странно, что людям подарили землю, а какие-то местные чиновники это саботируют, и так длится 20 лет. Может быть, нет особого напора, которому приходится сопротивляться чиновникам? Зачем, скажите, мне эта собственность на землю, с которой непонятно что делать, а за нее еще налог возьмут, ее же и убирать заставят? Не разумнее ли ее так и оставить за государством?

Но возьмем более благополучную ситуацию западных городов. Тех самых собственников 80% жилья, которое сдается в мегаполисах. Оно ведь как-то странно сдается. Собственник не может выселить арендатора, когда ему хочется. Даже если тот не платит. Это возможно только по судебному решению, причем если арендатор имел уважительную причину не платить, суд встает на его сторону. В известном мне случае в Париже арендатор, литератор-фрилансер, представил в суд справку от врача, что у него была депрессия, он не мог работать, поэтому и не платил. Суд встал на его сторону и разрешил и дальше не платить, пока врач не установит, что он уже поправился. На хозяина жилья арендатор может подать в суд за то, что он его не ремонтирует или ремонтирует как-то не так. В Берлине цена аренды вообще определяется муниципальными властями, а если вы не сдаете и не живете, вам начинают повышать налоги — то есть штрафуют, по сути. В Париже аренда определяется частным договором, но власть следит, чтобы собственник не поднимал цену и даже снижал ее со временем, раз человек хороший поселился и долго живет. Кто не знает, что попытка государства регулировать цены, по которым частный собственник продает свой товар,— это путь к деградации рынка и дефициту? Но на жилье это как-то не распространяется. Регулируют и считают это в порядке вещей.

У собственности на жилье вообще множество таких особенностей, что неясно, с чем ее сопоставить. Ну, скажем, если вы владеете бриллиантами, вас никто не ограничивает в праве их потерять или выкинуть. Но если у вас в городе дом, а вы почему-то начали его уничтожать, вас обвинят в преступлении, в некоторых странах даже уголовном. Если вы решили его снести, то вам нужно согласовать это решение с властями, и они его не согласуют, пока вы не покажете, что построите на этом месте, за какие деньги, по какому проекту, а когда покажете, то, скорее всего, тоже не согласуют. Даже перестройка вашего собственного дома внутри нуждается в санкции властей.

С другой стороны, и у собственника есть какие-то странные права. Например, если у вас автомобиль попал в аварию, то это просто жалко и все. А если у вас жилье аварийное, то государство почему-то взяло на себя обязательство выдать вам другое, годное. С какой стати? Уму непостижимо, хотя приятно.

В этом деле есть сложная, изощренная, многосоставная экономическая теория. Но суть тут проста. Город — это до такой степени «коммунальное» пространство, что оно все время стремится как-то обусловить, усложнить, ограничить частную собственность с тем, чтобы она оказалась не вполне частной. В идеале город бы хотел видеть частного собственника агентом по разнообразному обслуживанию недвижимости — от юридического до сантехнического — и следить, чтобы тот на этом обслуживании не зарабатывал больше прожиточного минимума. Классическое римское определение собственности — это совокупность владения, пользования и распоряжения. Но тут владеть — владейте, пользоваться — под контролем и с учетом интересов других пользователей, а распоряжаться этим будет публичная власть. Да зачем это сдалось?

Зачем тут вообще нужна собственность? Изначально собственность — это способ регулировать доступ к ограниченному ресурсу. Всего на всех не хватает, общество должно договориться, как распределить. Но проблема в том, что жилья в странах первого и даже второго мира стало как раз хватать. На всех. В скандинавских странах вообще по 80 кв. м жилья на человека, в развитых европейских — по 50 кв. м, и даже в России уже 27 кв. м. За последние полвека цивилизация сделала гигантский скачок, дефицит жилища заканчивается. Именно поэтому аренда жилья начинает вытеснять покупку — рынок огромен, затраты с учетом процентов на первоначальную покупку (или на ипотеку) сопоставимы, обязательств — никаких.

Есть другая линия рассуждений: жилье как финансовый инструмент. Но в этом отношении он конкурирует с другими финансовыми инструментами и очевидно не является оптимальным. Сегодня в России купить квартиру и сдавать ее — это очевидный финансовый проигрыш по сравнению даже с элементарным хранением денег в банке под процент. Я уже не говорю про то, что общество и государство болезненно относятся к превращению недвижимости в предмет финансовой спекуляции и любые, самые нецивилизованные меры по ограничению доходности рассматривают скорее с симпатией. Я думаю, что в ближайшей перспективе жилье не выдержит конкуренции с другими видами активов, по крайней мере если не принять серьезных мер по повышению его привлекательности. Но это не в повестке дня — вспомните наш национальный проект «Доступное жилье», увеличение количества строящегося жилья в полтора раза.

Есть, как мне кажется, серьезные основания полагать, что частная собственность на жилье в городе будущего не выдержит напора коммунальности. И, как любое общественное благо, доступ к которому не нуждается в жесткой регуляции, постепенно эта собственность будет перепихнута на государство. Как доступ к метро, к коммунальным услугам, к чистой воде или воздуху.

Есть множество издержек частной собственности, которые будут на нее давить. Ну, скажем, все типовое индустриальное домостроение, которое является главной проблемой среды наших городов, сегодня является прямым следствием частной собственности на жилье. Поскольку жилье можно получить только в собственность, то цена квартиры должна быть сопоставима с доходами граждан, а изготовить массовый продукт по такой цене можно только средствами индустриального домостроения. Шаг влево, шаг вправо от этого стандарта приводят к разорению девелоперов. Мы обречены воспроизводить эту среду, меняя пятиэтажки на 27-этажки и при этом обещая горожанам комфортную городскую среду. Но ведь очевидно, что если комфортная среда — это общественное благо, тогда этим должно заниматься государство.

Или, скажем, именно собственность на жилье блокирует мобильность рабочей силы. Человек может десятилетиями работать в одном конце города, а жить в другом. 80% съемного жилья в западных мегаполисах — это, в частности, решение именно этого вопроса.

Скажу честно, экономисты, с которыми я имел возможность обсуждать эти идеи, отзывались о них с нескрываемым скепсисом. Возможно, это все никуда не годится и частная собственность — слишком серьезный институт, чтобы ему что-либо угрожало. В ответ на мои соображения об издержках мне припоминали СССР, где частной собственности на жилье не было, но хорошего от этого было мало. Но при Сталине норма жилья на человека была 5 кв. м, это действительно был очень ограниченный ресурс. И я ни в коем случае не имею в виду экстремистских сценариев национализации, подобных советской практике. Я просто думаю, что частная собственность на жилье не выдержит конкуренции с другими финансовыми инструментами и окажется неприемлемым тормозом для развития.

17 апреля 2018 года британская консалтинговая компания The Resolution Foundation опубликовала исследование, в котором утверждалось, что, по их прогнозам, меньше половины британцев, рожденных с 1981-го по 2000-й, будут владеть собственной квартирой к пенсии. Не потому, что они на нее не заработают, а потому, что не захотят ее покупать. Они готовы снимать жилье до смерти. После этого оказалось, что более или менее такая же ситуация в других странах Европы и даже в Америке. По всему миру появились статьи под заголовками типа «Миллениалы не хотят покупать квартиры». Я бы сказал, что это интересная информация для размышления о городе будущего.

Принципиальная новизна города будущего нашего времени в том, что он не является инструментом достижения будущего. Это совсем иная конструкция. Она основана на том, что будущее наступает само по себе. Город нужно к нему приспособить — и сам город, и, главное, его жителей.

Лет 25 о городе будущего не говорили. В недалеком прошлом, примерно лет за сто, было построено так много городов будущего и они так не получились, что разговор стал не вполне приличным. В панельных домах не говорят о городе будущего, как в доме повешенного о веревке. К тому же сильно поменялись пожелания к городу настоящего — на место индустриального города пришел постиндустриальный. А постиндустриальный — это город торговли, услуг и знаний, город разнообразных пространств и диверсифицированных рисунков поведения, и для этого больше всего подходит не город будущего, а совсем прошлого — европейский средневековый город, что-нибудь вроде Лукки или Брюгге. Такой урбанистический конфуз не может пройти даром.

Но в последние годы тема все же ожила. Как-то неловко, что все меняется, а теоретики города молчат. Уже мусорные бачки могут сообщать, насколько они заполнены, лавочки рассказывают, сколько людей и как часто на них сидят, пешеходные переходы — сколько через них перешло, дороги — сколько по ним проехало, пробки краснеют, граждан встречают камеры и некоторых уже узнают в лицо — пора и теоретикам оживиться.

Правда, покамест речь идет о прогрессе измерений — сколько чего и где. Мусор, пешеходы, скорость, загрязнение, освещенность, уровень счастья, количество пострадавших, потребление пива в дни чемпионата. Традиционно мера как-то ассоциируется с размеренностью и стабильностью, так что нынешняя связь между мерой и будущим не вполне тривиальна. Сегодня она возникает автоматически, но прежде ее совсем не было — в доказательство приведу историческое свидетельство начала 1970-х.

«В Серебряном Боре, у въезда в Дом отдыха артистов Большого театра, стоит <…> деревянный столб. Малярной кистью, небрежно и грубо, на столбе нанесены деления с цифрами — от единицы до семерки. К верху столба прилажено колесико, через которое пропущена довольно толстая проволока. С одной стороны столба проволока уходит в землю, а с другой — к ней подвешена тяжелая гиря. Сторож дома отдыха объяснил мне: "А это, Александр Аркадьевич, говномер... Проволока, она, стало быть, подведена к яме ассенизационной! Уровень, значит, повышается — гиря понижается... А как до пятерки-шестерки дойдет — тогда беда, тогда, значит, надо из города золотариков вызывать..." Мне показалось это творение русского умельца не только полезным, но и весьма поучительным. И я посвятил ему философский этюд, который назвал эпически-скромно "Пейзаж":

Все было пасмурно и серо, / И лес стоял, как неживой, / И только гиря говномера / Слегка качала головой. / Не все напрасно в этом мире / (Хотя и грош ему цена!), / Покуда существуют гири / И виден уровень говна!»

В целом нам предъявлена картина полной неизменности с элементом горькой идиллии — тут даже ощущается поэтическая тень пушкинского дуба. И вот почему, собственно, замена примитивного аналогового говномера на электронный прибор должна вызвать мысль о будущем? Однако вызывает.

Развитие современной мысли о городе будущего движется в следующем русле: мы будем измерять все больше, увязывать, так сказать, данные с метаданными, найдем алгоритмы автоматического регулирования — и все закончится ко всеобщему удовольствию. Все это вместе называется «умный город». Причем в русском языке произошло необычное явление эмоционального расхождения перевода и оригинала: понятие «smart city» связывается с неумеренными аппетитами западных компаний по впариванию городским и вышестоящим администрациям гигантских компьютерных мощностей для хранения всех мыслимых данных об уровне говна в метафорическом смысле, а его буквальный перевод — «умный город»,— наоборот, с благой заботой прежде всего вышестоящих администраций о будущем горожан в рамках национальных проектов.

Это разительно отличается от городов будущего, которые мы имели в прошлом. Современный город будущего — это не новый город. Никто не строит новые города на основе достижений компьютерной эпохи, никто не занят их символической формой или функциональным наполнением, нет больше идей «шагающих городов», отправляющихся покорять новые земли,— этим всем никто больше не занимается, за исключением некоторых арабских шейхов. Речь идет о переустройстве городов существующих — желательно успешных, с большим финансовым потенциалом.

Прискорбно мало известно о целях такого переустройства. У нас первый в истории город будущего без социального идеала. Не то что его совсем нет, но то, что есть,— останки большой мечты прошлого.

Идея города будущего вырастает из сочинения «О граде Божьем» Блаженного Августина и является замыслом построения Царствия Божьего на земле. Я думаю, кстати, что именно поэтому города будущего располагаются в западных небесах — мусульманский, иудейский или индуистский город будущего как-то не развит. Христиане, впрочем, тоже долгое время держали себя в руках, квалифицируя идею построения Царства Божьего на земле как сугубую ересь. Однако после того, как их Бог умер, этот запрет сняли.

Как все знают, взамен возникло три новых религии — коммунизм, фашизм и либерализм. Фашизм теперь тоже более или менее умер, вернее сказать, его всходы пока не дали идеи нового общества, а только долгого государства. Либерализм жив и процветает. Но нужно сказать, что мы не очень понимаем, что такое либеральный город будущего. Город как конкуренция, право и свобода — это больше про настоящее, чем про будущее. Да и вообще либеральных теорий города немного. Городские идеи так или иначе основаны на ценностях коммунальности и потому не могут вполне отгородиться от коммунизма. Но чудовищная неудача построения коммунизма в нашей стране не позволяет использовать мечту этой последней религии хоть сколько-нибудь отчетливо и высказанно — это обмылок, не помнящий, кто ж его так замылил. А строить город будущего, основываясь на неосознанных интуициях справедливости и теплых объятий сообщества, довольно трудно.

Единственная система взглядов, которая как-то организует сегодняшний город будущего,— это экология. Экологическая программа — более или менее последовательная система взглядов на город, и в последовательности ее главное достоинство. Тут все сравнительно просто: сокращение использования ресурсов и производства выбросов. Отсюда новая энергетика, вторичное использование всего, что можно, очистка, контроль и проповедь. Проблема, пожалуй, в том, что город сам по себе — это совсем противоестественное явление, апофеоз антиэкологизма. В принципе, сокращение ресурсов и отходов — это программа сокращения жизни людей (не по времени, а по силе экспансии), что делает экологизм первой последовательно негуманистической идеологией с начала Нового времени. Так что если экологическое мышление восторжествует, то его воздействие на города современной цивилизации будет примерно таким, как воздействие христианства на города Римской империи: их уничтожат, а возрождаться будут уже как-то потом, на другой основе. Но дело даже не в том, что до этого пока далеко, дело в том, что из этого материала трудно сформировать идеал города на холме.

И тем не менее отказаться от идеи города будущего не удается. У него есть существенные группы интересантов. Политика сегодня невозможна без идеи будущего, попытки предложить вместо этого формулу «при мне все будет как при бабушке» не работают, поскольку опознаются как стагнация и миф о вечном возвращении во времена застоя. Сегодняшний бизнес тоже невозможен без продажи идеи будущего — отказ от нее останавливает современное потребление. И наоборот, достаточно высказать какую угодно идею будущего — и люди немедленно начнут продавать товары, позволяющие больше ему соответствовать. Поскольку среди интеллектуалов тоже сильнейшая конкуренция, те, кто молчат о будущем, просто молчаливо проигрывают. Кроме того, футуроскепсис — такая же идея будущего, поскольку под нее тоже можно продавать товары, хотя бы соль и спички. Ровно так же, как в свое время атеизм был формой религиозного сознания, поскольку объединял людей в единой вере, что Бога нет.

Маховик будущего раскручивается с известным скрипом, но все же раскручивается. Или, считая механические метафоры уделом уходящей эпохи, программа будущего пусть медленно и с ошибками, но все же выгружается в сеть. Как она работает — это предмет дальнейших очерков этого проекта. Здесь же хочется сказать о том, что это совсем новая программа.